"GREENPEASE в России"
Информационный бюллетень
№ 34 2005 г.
Это не жизнь!
Эльвира Гайрулина идет навестить Раиса
Салехова. По дороге она встречает двух своих подруг. Молодые женщины молча проходят мост, затем путь их лежит через луга, мимо березовых рощ. За деревней они завязывают на голове платки, пытаются укрыться от сильного ветра. Эльвира
прикрывает георгины с длинными стеблями, сорванные в своем саду. Пройдя примерно два километра, женщины помогают друг другу перебраться через ограду и теперь уже идут среди заросших могил.
Наконец они доходят до свежего холмика. Недавно здесь похоронен Раис Салехов. Ему было 22 года. Могила вся покрыта наполовину увядшими ноготками, и Эльвира с подругами перебирают и заново укладывают цветы, выбрасывая старые, с
побуревшими листьями, и добавляя новые - принесенные свежие георгины. Некоторое время они молятся.
«Раис был еще молодым, а его печень, почки, сердце были уже больными; страдал он и от спазмов в голове. Ему приходилось пить так много лекарств, что он просто устал от жизни. Он застрелился. Я не должна упрекать его, ведь он
был моим другом, но я скучаю по нему и поэтому все равно упрекаю. Если бы у меня не было детей, я бы тоже покончила с собой», - говорит Эльвира.
Люди все еще называют это «речной болезнью», хотя сейчас жители районов, примыкающих к гигантскому ядерному комплексу «Маяк», что в Челябинской области, уже знают, что многие из них болеют и умирают из-за радиации.
В период с 1948 по 1956 год радиоактивные отходы сливались прямо в реку Теча - источник питьевой воды для окрестных деревень. В результате 124 тысячи человек подверглись облучению среднего и высокого уровня. Были аварии и на
самом «Маяке»: в 1957 г. одна из охлаждающих систем взорвалась, выбросив в атмосферу в 2 раза больше радиоактивных отходов, чем при аварии в Чернобыле. Эвакуирована была только часть жителей. Остальные - нет.
Сейчас Министерство атомной энергии России (Минатом) планирует ввоз на «Маяк» еще большего количества радиоактивных отходов. В 2003 г. Госдума отменила закон, запрещавший ввоз в страну иностранных радиоактивных отходов, и сейчас
планируется импортировать более 20 тыс. т отработавшего ядерного топлива. Потенциальные страны-экспортеры - Япония, Тайвань, Болгария, Швейцария, США и Германия. Люди, живущие в зоне вокруг «Маяка», категорически против этих планов. Они не верят,
что хранение и переработка ядерных отходов будут производиться с соблюдением всех мер безопасности. Их можно понять. Из-за радиоактивного облучения тысячи людей умерли, еще больше - заболели.
«Я услышала звук, как при взрыве бомбы», - рассказывает Хамзана Салихьянова, живо сохранившая в памяти все подробности того дня, когда произошел взрыв на «Маяке». Шел 1957 год... «Я гнала коров к реке, -
продолжает она, - когда увидела большой красный круг, поднимающийся в небо».
Женщина сопровождает свой рассказ жестами, поднимает руки вверх, затем скругляет их в виде шара. «Круг этот превратился в гриб и окрасился в разные цвета: оранжевый, красный, голубой. Вода в реке стала маслянистой на вид и
тоже разноцветной. Она пахла газом. Газом наполнился и сам воздух», - вспоминает Хамзана. Хамзана тогда очень испугалась. «Сразу после взрыва, - говорит она, - у меня страшно заболела голова, а сердце билось как сумасшедшее. Я не
могла дышать». Позднее у Салихьяновой начнут отказывать сердце, почки, печень.
Работница комплекса «Маяк» Анна Федорова в тот день тоже пасла скот.
Как и большинство местных жителей, она не поняла, что произошло, и на следующее утро, как обычно, пошла на работу. «Сначала мне велели идти домой, но через два дня я уже должна была опять ходить на работу. Неделей позже, -
рассказывает она, - людей эвакуировали, а весь скот забили». И Анна, и ее муж через несколько лет заболели. У нее развился диабет заболевание, связь которого с радиацией сейчас ни у кого не вызывает сомнений. В результате она потеряла зрение.
«Мой муж умер в 1968-м, - продолжает Анна. - Я даже точно не знаю от чего. У него отказала иммунная система. Она была настолько ослаблена, что он мог умереть от обычной простуды».
В день взрыва Вафир Гусманов работал на тракторе. «На поле пришли два милиционера, - вспоминает он, - и велели мне ехать с ними. На своем тракторе я должен был участвовать в очистке берегов Течи. Пришлось
много раз проезжать туда и обратно по воде. По завершении работ мою одежду забрали и сожгли, но дезинфицировать ни меня самого, ни мой трактор не стали». Гусманов заболел в начале 1970-х. Лучевая болезнь согнула его кости. Он стал калекой.
Одна нога ломалась шесть раз. Сейчас он может только ковылять, да и то совсем на небольшое расстояние и на костылях; все остальное время ездит в кресле-каталке. Недавно сосед Гусманова взял его с собой на поле - впервые после того, как
трактористу пришлось оставить работу. Он сидел в машине, поставленной на краю поля, смотрел на работающих перед ним людей и думал: «Я любил работать на этих полях».
Многие родственники Гусманова также пострадали от радиации. Как и половина всех женщин детородного возраста, живущих в этом районе, одна из его дочерей бесплодна. У другой родились девочка, больная церебральным параличом,и сын,
который умер во сне. Ему было восемь лет. Почти всю свою короткую жизнь мальчик болел.
Гусманов абсолютно уверен, что если на «Маяк» завезут новые ядерные отходы, то они не будут храниться надлежащим образом. Он гневно восклицает: «Конечно, кто-то заработает на этом и сбежит, а нас оставят здесь гнить!»
Несколько пораженных деревень были переселены сразу после аварии, а Муслюмово - нет, несмотря на то что уровень радиации здесь был самым высоким. Многие дома на улице Карла Маркса, идущей вдоль реки, сейчас пустуют: оконные рамы без стекол,
деревянные ставни и стены рассыпаются, огороды заросли сорняками и крапивой. В начале 1990-х, с наступлением гласности, муслюмовцев начали переселять. При содействии правительства некоторые получили жилье в городе Кунашак, но строительство домов
для большинства переселенцев так и не закончено, несмотря на все обещания.
Многие считают, что их просто предали, и говорят, что переселиться смог только тот, у кого нашлись связи.
На той же улице Карла Маркса живут Сача и Раиса Галматовы. На берегах Течи они с 1935 г. Сача Галматов работал ликвидатором - очищал речной ил от радиоактивных отходов, помогал строить ограждения после аварии. «Мы
ничего не знали, - говорит его жена. До начала 1990-х продолжали брать воду из Течи, купались и стирали в ней ковры. Этой водой поливали огород. Иногда начальство прогоняло нас от реки, но нам никогда не объясняли почему». Раиса
Галматова считает, что правительство обмануло их: «Нас использовали как подопытных кроликов. Может быть, у нас рак, просто мы об этом не знаем. Мы боимся сдавать кровь на анализ, боимся ходить в больницу».
Галматовы все еще выращивают овощи на своем огороде, который находится всего в 25 метрах от реки, несмотря на то, что это опасно. Их соседи более осторожны. Они продают свой урожай и покупают картофель, выращенный далеко от
«Маяка». Раиса лишь пожимает плечами: «Когда мои внуки из города приезжают сюда на выходные, первым делом они бегут на реку и играют там. Они бросают палки и мячи в воду, а потом достают их оттуда. Мы знаем, что здесь все заражено, но что мы
можем поделать?!»
...С кладбища Эльвира возвращается в свою квартиру на улице Гагарина, где живет с тремя детьми. «Я развелась с мужем, - говорит она. - Он был пьяница и не обеспечивал семью. Все мои дети болеют. Старшему
сыну - пятнадцать. Три года назад у него начались кровотечения из носа. Он глухой на одно ухо. У дочери блуждающая почка, и она не сможет иметь детей». Больше всего Эльвира переживает за младшего сына, которому шесть лет: «Он родился с
большой гематомой. Гематома прошла, но лимфатические узлы все еще увеличены и не становятся меньше. Врачи говорят, что это нормально, но я не знаю, можно ли им верить».
Поклеив обои с нарисованными на них яркими летними цветами и зеленым плющом, Эльвира попыталась сделать темные и маленькие, словно коробки, комнаты своей квартиры чуточку веселее. На стенах - плакаты с Бритни Спирс и другими
поп-звездами, мировыми и российскими. По комнате разбросаны несколько потрепанных журналов «Мери Клер», пролистанных миллионы раз. Эльвира едва сводит концы с концами. «Это не жизнь, это существование, только лишь выживание», - вздыхает
она. Эльвира устроилась на вторую работу, чтобы когда-нибудь в будущем ее дети смогли уехать из Муслюмово. «Сейчас я не могу купить билет даже на автобус, чтобы отвезти сына в город к врачу», - с грустью говорит она.
Жителям окружающих «Маяк» деревень никогда не говорили о том, насколько опасна такая близость. «В то время, - говорит Хамзана Салихьянова, видевшая красный круг, поднимавшийся в небо, - мы не сознавали,
что произошло, пока не стали рождаться телята с двумя головами». Еще одна женщина из Муслюмово вспоминает собаку: «Она принесла щенка с ослиными ушами и глазами на затылке». Другие говорят о детях, которые рождались «похожими на рыб».
К сожалению, это не пустые слухи, которые обычно возникают, когда нет правдивой информации.
В Музее эмбриологии областного центра, Челябинска, есть ужасающая коллекция эмбрионов и плодов с разного рода патологиями. «Это самая большая коллекция во всей России», отмечает профессор Геннадий Васильевич Брюхин.
Он показывает эмбрион с костной тканью вместо нормальной кожи. «А вот ребенок без ног, как в сказке Андерсена», - говорит ученый, показывая существо, похожее на русалку. Все эти экспонаты из зоны вокруг «Маяка». «Большинство врожденных
уродств вызвано условиями окружающей среды», - констатирует профессор.
Семья Файзуллиных живет в Ново-Курманове, деревне, построенной в 1960-х
гг. недалеко от Муслюмово. За мостом - все, что осталось от Старого Курманова: пустошь, заросли конопли и крапивы. Файзуллин там родился. «Теча больна, - говорит он о реке, как о живой, - но тогда мы этого не знали. В ней
купались дети и взрослые. На берегах паслись коровы».
Однажды всех сельчан собрали в одной из местных школ. «Там нас обследовали пять или шесть врачей из Челябинска, - вспоминает Файзуллин. - Они проверили сердце, глаза и уши. Они проверили все
внутренности. Нам дали выпить мел с сахаром и потом проверили нашу кровь».
«Мел» был бариевым раствором для рентгенографии брюшной полости, но людям ничего не объяснили.
Приезжали в деревню и другие гости.
Файзуллин рассказывает: «Из города приезжали, чтобы организовать строительство новой деревни, предлагали деньги и поддержку тем, кто согласится уехать добровольно. Деньги никто не брал. Мы не хотели уезжать из Старого
Курманова, потому что нам нравилось там жить, да и детям раздолье - речка, леса вокруг. В конце концов нас кое-как вынудили переселиться. В те времена никто не мог поспорить с государством».
Сын Файзуллина Рамзес родился больной гидроцефалией. Он страдает от частых и сильных головных болей, и вся его жизнь целиком и полностью зависит от его самочувствия. Лекарства помогает ему лишь отчасти, да к тому же
не всегда есть деньги на покупку дорогих препаратов. Рамзес - одаренный подросток, и однажды он попытался изменить свою судьбу и судьбу всей своей деревни. Он написал письмо в Госдуму.
Господину Касьянову, премьер-министру Российской Федерации.
Меня зовут Рамзес Файзуллин. Я родился инвалидом. Сейчас мне шестнадцать, и, как все ребята моего возраста, я хожу в школу, но мне там плохо, потому что ребята дразнят меня. Я часто болею. Мне обидно, что я не такой, как все. Я хочу быть похожим
на остальных, хочу выглядеть, как все нормальные люди. Я хочу общаться с девушками, но они избегают меня и отказываются встречаться со мной. Я не хочу иметь похожих на меня детей. Вот почему я против ввоза радиоактивных отходов из других стран.
Почему министры и все остальные, кому так нужны деньги, не строят атомные станции в Московской области или прямо в Москве? Мы так сильно пострадали от радиации, что почти каждую неделю в нашей деревне кто-нибудь умирает от рака. Так почему бы
членам парламента не подумать хорошенько, прежде чем разрешать ввоз ядерных отходов в страну? Пожалуйста, подумайте о нашем будущем.
Рамзес так и не получил ответа. «Они не думают о людях, живущих в зоне радиации, - говорит он. - Они инспектируют предприятия атомной индустрии, но на многое закрывают глаза.
Это ни к чему хорошему не приведет, если не считать того, что страна получает энергию. Я думаю, что, если не принять меры, наша деревня превратится в ядерную свалку».
Раз или два в год жители зараженной зоны получают повестки из исследовательского центра в Челябинске с напоминанием о том, что им нужно пройти очередное обследование. Многие туда уже не ездят. С приходом гласности стало ясно, что
правительство использовало этих людей (без их согласия) для сбора данных о воздействии радиации. В брошюре Уральского научно-исследовательского центра лучевой медицины подчеркивается, что с 1990-х гг. центр сотрудничает с исследовательскими
институтами Японии, США, Германии, Франции и Швеции.
«Первоочередными задачами, - серьезно утверждается в ней, - являются медицинское обследование и реабилитация облученного населения Уральского региона».
Но реабилитация невозможна. Доктор Валерий Андреевич, работающий в этом центре, наблюдает пациентов из зоны вокруг «Маяка» более десяти лет: «Не существует метода, позволяющего удалять из костей накопленный цезий
и стронций. Все, что мы можем, - это давать пациентам противовоспалительные и обезболивающие препараты, витамины и проводить физиотерапию, говорит он, как бы оправдываясь. Развал всех социальных служб в постсоветскую эпоху усугубляет ситуацию. В
больнице последние восемь лет не было ремонта. Мне стыдно, что она в таком состоянии».
Люди приходят в отчаяние, когда все их попытки получить качественную медицинскую помощь заканчиваются ничем. У Назеи Ахмедиевой два сына: тринадцатилетний Эмиль и пятилетний Камиль. «У Эмиля, - рассказывает она,
- искривление позвоночника и два раза появлялась опухоль на шее». Оба ребенка страдают эпилепсией. У Камиля гидроцефалия и удалена часть кишечника. Назея задирает голубой свитер Камиля с изображением двух щенков из диснеевского мультфильма
«101 далматинец». Прямо поперек живота у мальчика большой неаккуратный шрам.
Когда мать показывает его, сын никак не реагирует. «Он ничего не понимает и может удерживать что-либо в памяти лишь в течение нескольких минут», говорит она. Назея безумно переживает за Камиля. Сколько раз уже она
обращалась ко многим врачам и специалистам. «Один врач сказал, что ребенок умрет, - рассказывает Назея. - Тогда я пошла к экстрасенсу. Тот пообещал направить на мальчика всю свою энергию».
Приходит с работы муж Назеи. Он смотрит на свою жену со страдальческим выражением лица. Он ничего не может сделать. На время скрывшись в сарае, мужчина возвращается с сумками, полными яблок и темно-красных помидоров, которые
хочет отдать мне. «Не бойтесь, - говорит он, - их можно спокойно есть. Я изучал агрономию, и то хозяйство, где их выращивают, находится за пределами зараженной зоны».
Воспитательница детского сада Любовь Чичкалова готовит свою группу к выступлению на осеннем празднике. Но группа неполная. «Всегда кого-нибудь нет, - сетует Люба. - Многие дети болеют».
Камиль сегодня пришел. Кажется, что ему хорошо среди поющих и танцующих детей, но в то же время создается впечатление, что он постоянно удивляется окружающему миру и далек от всего происходящего вокруг.
Иногда в садик приходит и дочь самой Любы - семилетняя Регина, но сегодня ее нет. «Слишком холодно», - объясняет Люба. У Регины врожденный синдром Дауна, как и у многих местных детей, и серьезное заболевание сердца.
«Она может задохнуться, - продолжает мать. - Ей нельзя делать вообще никаких физических упражнений». Регине уже делали операцию на сердце, но ей срочно необходима еще одна. «Мы хотим, чтобы оперировали в
Германии, потому что здесь слишком рискованно, - говорит Люба. - Но требуется большая сумма денег». И пока неясно, успеют ли Регине сделать операцию своевременно.
На долю семьи Любови Чичкаловой выпало слишком много болезней и смертей. Ее мать умерла от рака мозга в 52 года; брат, у которого был рак брюшной полости, умер в 35. Люба Чичкалова удочерила и воспитала девочку, мать которой тоже
умерла от рака, вызванного все той же радиацией. К счастью, четырехлетний сын Любы пока здоров.
В деревнях, стоящих на обоих берегах Течи, в какой дом ни зайдешь, выяснится, что кто-нибудь из живущих в нем обязательно болен. Как и Регина, десятилетний Костя родился с синдромом Дауна. Его мать убеждена, что это все от реки:
«Я плавала в ней каждый день, и мы собирали грибы и ягоды в окрестностях. Моя дочь тоже заболела, у нее развилась опухоль мозга, и ей в восьмилетнем возрасте сделали операцию».
По иронии судьбы дедушка Кости переехал в эти места по совету врачей. «Я жил в Уральских горах, когда заболел полиомиелитом, - рассказывает он.- Доктор посоветовал мне уехать оттуда. И я переехал сюда. Это было в мае
1957-го, а авария на «Маяке» случилась в тот же год в августе». Мать Кости вздыхает: «Мы никогда даже не слышали о радиации. Мы называли это речной болезнью».
Когда пришли перестройка и гласность, некоторые жители зараженной зоны стали пытаться получить компенсацию от правительства или от «Маяка». Адвокат Анна Елина представляла интересы более двадцати жертв радиации,
пытавшихся получить деньги за свои страдания и огромные расходы на лечение. «Это дело принципа», - говорит она. Адвокат уверена, что «Маяк» и сегодня небезопасен: «Ситуация очень серьезная. Ко мне обращались даже некоторые рабочие с
«Маяка». У них лейкемия из-за радиоактивного облучения».
Анна сейчас на пике борьбы. Дела рассматриваются в судах годами, а на комбинате никто так и не взял на себя ответственность за случившееся. «Они думают, что ни в чем не виноваты, - говорит она. - Правительство также не
признало себя виновным. Правда, сейчас внесены изменения в законодательство, и компенсация частично выплачивается пострадавшим. Но подверглись радиоактивному облучению сотни тысяч людей, и только 30 тысяч получают компенсацию - несколько долларов
в месяц».
По словам Анны, только двое из многих тысяч пострадавших выиграли в суде дело против «Маяка». Она рассказывает: «Один мальчик получил 50 тыс. рублей. Кстати, после того, как ему присудили компенсацию, пришлось снова обращаться
в суд, потому что «Маяк» просто отказался платить». Тот же суд постановил, что еще один молодой человек, Тимур, также имеет право на компенсацию. Двадцатилетний парень провел больше времени в больнице, чем вне ее. Его иммунная система
настолько ослаблена, что без постоянного дорогостоящего лечения он умрет. Анна надеется, что все больше людей будет требовать возмещения ущерба: «Эти двое - только начало. Это прецедент в российской судебной практике. По моему мнению, подавать
в суд лучше, чем выпрашивать гроши у государства».
Большинство людей, живущих в деревнях вокруг «Маяка», отчаялись дождаться справедливости. Все просто хотят уехать отсюда. «Особенно молодежь старается вырваться», - объясняет Эльвира. Она организует в субботние вечера в
Муслюмово дискотеки. В дальнем углу сидит Денис, недавно вернувшийся из Чечни. Сейчас он встречается со своими друзьями. На многих здешних могилах черно-белые фотографии молодых парней в форме. Они погибли в «горячих точках» - в
Афганистане и Чечне. Денис знает, что мог быть одним из них, и пьет в молчании.
Вечера в клубе, пропитанные постсоветским унынием и водочными парами, начинаются в одиннадцать вечера и заканчиваются в два-три ночи или после того, как под влиянием русского технобита надежды муслюмовцев на будущее начинают
воплощаться в драку, и Эльвира, включив свет, отправляет всех по домам.
Ее тринадцатилетняя племянница Венера пришла в клуб, возможно, в последний раз: скоро она переезжает в город, и очень этому рада. «Я хочу быть переводчиком и путешествовать по всему миру, хочу побывать в Сиднее,
Венеции и Париже. Я мечтаю о том, чтобы гулять по Центральному парку, чтобы меня катали по Нью-Йорку на дорогой машине и небоскребы возвышались бы надо мной», - мечтает Венера.
Эльвира говорит, что таких, как ее племянница, у них много. «Уехать отсюда - вот единственное спасение для муслюмовской молодежи. Только те, у кого есть цели и мечты, и кто настойчиво добивается своего, смогут выжить, и у них
будет достойная жизнь».
Венера идет танцевать. Ощущение будущей счастливой жизни не покидает ее. «Я хочу путешествовать по всему миру, но жить в России. Я люблю свою Родину. Россия - лучшая страна в мире», - с улыбкой думает она.
|