Геннадий ЯРЦЕВ, Виктор РИСКИН

Озерск - Снежинск

10 особых мнений Германа Лукашина

Инженер-атомщик считает хранилище ядерных материалов в Озерске угрозой северному полушарию
 

Германа Лукашина уволили из Федерального ядерного центра восемь лет назад. Мотивировка - за прогулы. На самом деле - за письмо тогдашнему секретарю Совбеза Андрею Кокошину, в котором писал про опасность хранилища делящихся материалов (ХДМ) на промплощадке "Маяка". И не только для жителей Челябинской, Свердловской и Курганской областей.

Дышали: плутонием.

Герман Лукашин - инженер-физик. По окончании МИФИ занимался испытаниями ядерных зарядов и боеприпасов во Всесоюзном научно-исследовательском институте технической физики (ныне Федеральный ядерный центр), затем перешел в отдел радиационной безопасности. Участник ликвидации последствий чернобыльной катастрофы в 1986, 1990 и 1991 годах.

- В Чернобыле я исполнял обязанности начальника отдела дозиметрического контроля, - рассказывает 63-летний Герман Мефодьевич, - на строительстве саркофага разрушенного четвертого блока. Предлагали остаться на постоянной основе:

И тут нашу беседу прервали. Мы разговаривали в машине в полусотне метров от КПП Снежинска, никак не предполагая, что кому-то можем помешать. Помешали: В нашу сторону от проходной двигался молодой офицер внутренних войск. Мефодьич натренированным движением выхватил из внутреннего кармана куртки красные корочки. Но тот даже не глянул в протянутое удостоверение. Вежливым тоном попросил отъехать подальше: мол, здесь запретная зона. Это нам показалось странным: по поводу запрета никаких аншлагов. Еще более удивительно, что владельцам трех автомобилей, стоящих тут же, дежурный на КПП замечания не сделал. Может быть, потому, что одна из машин зеленого цвета: Точно такую же "десятку" мы видели поутру, когда только направлялись в Снежинск.

- Но я отказался, - продолжал Лукашин, когда мы выехали из зоны видимости (и слышимости?!), - так как видел этих солдатиков, не обеспеченных, кроме "лепестков", средствами индивидуальной защиты. За минуту в рабочей зоне они получали дозу в один рентген. Остальное время в течение пятичасовой смены сидели и вдыхали продукты деления и аэрозоли висящего в воздухе плутония. Я предложил правительственной комиссии: пусть человек получит свои 25 бэр за одну-две смены и уедет домой с такими же, что и за два месяца, деньгами. Тут же был: отправлен домой. Под благовидным предлогом: кончался срок моей чернобыльской командировки.

"Прошу в комиссии не назначать:"

Второе особое мнение Лукашин высказал спустя три года, в 1989-м. Он не согласился с заключением комиссии по расследованию несанкционированного импульса на реакторе родного института. К голосу специалиста не прислушались. И тогда уже в 1992 году Герман Мефодьевич пишет о состоянии ядерной безопасности своего института. По зданию и помещениям исследовательского ядерного реактора (ИЯР) он сделал 23 замечания. По самому реактору - 22. Все пункты на 18 страницах докладной записки члена комиссии по проверке ядерной безопасности перечислить невозможно: их 150! В том числе - нарушения учета и хранения делящихся материалов, недоукомплектованность персонала реакторов, отсутствие аттестации: руководителей научно-исследовательского отдела N 5. При этом отмечал, что большая часть парка аппаратуры радиационного и дозиметрического контроля морально и физически устарела, и т.д.

Вновь никакой реакции

Через два года Лукашин повторил свое особое мнение насчет "сознательной попытки нарушения требований инструкций при вводе в эксплуатацию комплекса исследовательских реакторов". Далее сделал отчаянную приписку: "Учитывая практическую безрезультатность принимавшихся мной попыток представить на рассмотрение неприглядное состояние дел с обеспечением радиационной безопасности во ВНИИТФ и безопасной эксплуатации ИЯР в частности, прошу ни в какие комиссии по проверке РБ и ЯБ меня не назначать".

Тем не менее в 1997 году Лукашин просится на личный прием к научному руководителю института Евгению Аврорину. Академик в приеме отказывает и предлагает высказаться в письменном виде.

Лукашин высказывается: "Несколько месяцев назад я обращался к вам с просьбой о приеме, на котором намеревался обосновать оценку критического состояния радиационной и ядерной безопасности в институте, разделяемую и рядом специалистов НИО-5, а также предупредить вас о высокой вероятности серьезного ядерного или радиационного инцидента: Только по воле случая и еще сохранившейся, хотя и слабой инерции бюрократического (в положительном смысле) подхода к обеспечению безопасности, авария произошла не в нашем институте. Между тем и во ВНИИТФ в течение относительно короткого промежутка времени имел место ряд инцидентов, по своим причинам сходных с происшедшим во ВНИИЭФ".

Здесь надо пояснить. Случай, происшедший в Саровском научно-исследовательском институте экспериментальной физики, унес жизнь инженера-исследователя Захарова. Он один, без напарника, что строжайше запрещено регламентом, проводил эксперимент на стенде критических сборок. Импульс СЦР (самоподдерживающаяся цепная реакция) привел к переоблучению. Вот почему Лукашин так настойчиво добивается встречи с высшим руководством: "Именно потому вторично обращаюсь к вам с просьбой о приеме по указанной проблеме. Для изложения хотя бы в общих чертах существа вопроса, возможных вариантов развития событий и изложения предлагаемой программы действий необходимо не более одного часа".

Часа у академика не нашлось.

Если друг окажется вдруг

Герману Мефодьевичу успокоиться бы. Однако в 1998 году Лукашин - вновь член экспертной комиссии по технико-экономическому обоснованию строительства хранилища делящихся материалов (ХДМ) на промплощадке "Маяка". Комиссия составила свое заключение при его особом мнении. В следующем заключении фамилия "особиста" Лукашина уже отсутствовала. И тогда он пишет письмо секретарю Совета безопасности России Андрею Кокошину. Предупреждает: "При этом совершенно выпускается из виду, что при определенных обстоятельствах хранилище несет потенциальную угрозу колоссальным по площади территориям. Угроза эта вызвана не только внешними факторами (землетрясением, падением метеоритов), но и обусловлена потенциально возможным изменением международной и политической обстановки. Отрицать возможность превращения нынешних "друзей" во врагов в течение столетнего периода, на который проектируется ХДМ, было бы крайне недальновидно и недопустимо. Отсюда следует неприемлемость наземного и даже полузаглубленного варианта хранилища, так как в этом случае Россия создает на своей территории весьма уязвимую для противника цель. Возможности американской бомбы GBU 28 позволяют преодолевать до 10 метров скального грунта. Не говоря уже о ядерных боеприпасах. Это диктует необходимость экспертизы проекта со стороны министерства обороны".

Лукашин обосновывает неприемлемость складирования в одном месте 50 тонн оружейного плутония и 400 тонн урана.

- Бетонные перекрытия рассчитаны на падение самолета весом в 20 тонн, - недоумевает Герман Мефодьевич, - тогда как современный "Боинг" имеет массу на порядок выше. Если, не дай бог, что случится, то плутониевая пыль покроет не только Челябинскую, Свердловскую и Курганскую области (в этом направлении пошел Восточно-Уральский след 1957 года), но и все северное полушарие!

Истина - дочь времени

Но и на такой сигнал о возможном ядерном апокалипсисе ноль внимания. Тогда Лукашин идет дальше. Он обобщает все недостатки и нарушения радиационной и ядерной безопасности в институте с 1992 по 1998 год. Да еще делает в 1998-м сравнительный анализ нарушений в двух ядерных центрах при эксплуатации ИЯР - в своем и Саровском. На следующий год пишет директору института Георгию Рыкованову: "Наблюдается устойчивая тенденция к деградации системы безопасности в целом". Во втором письме тому же адресату: "Ядерная безопасность работ: не обеспечивается и не гарантируется". И еще: "Данное обращение является, по-видимому, последней официальной попыткой изменить отношение к проблеме безопасности, традиционно числящейся в ряду второстепенных".

Тут мнения Лукашина и должностных лиц по поводу последней попытки сошлись: в 1999 году он был уволен за якобы совершенные прогулы. Несмотря на всю абсурдность увольнения задним числом за "прогулы", которые он "совершил" (уже уволенный из института), и взыскания, которые судом были отменены, Фемида встала на сторону ядерного центра.

- Даже в случае восстановления на работе, - говорит физик-исследователь, - обратно мне не вернуться.

Понимал: работать не дадут. Зато никто не запретит высказывать особые мнения. Что он и сделал в письме опять-таки директору Рыкованову. Тон обращения уже другой. Герман Мефодьевич не стал именовать адресата ни товарищем, ни гражданином, ни уважаемым, ни господином. И объясняет последнее: "Слово господин в обращении с соотечественниками не употребляю принципиально, так как ничьим холопом не являюсь, а чинопочитанием никогда не отличался. При этом превыше всего ценю личную независимость от кого бы то и чего бы то ни было. Исключая закон, научно обоснованные рекомендации и безупречную логику, а также общепринятые нормы поведения, следовать которым считаю своим долгом. Несмотря на то, что последствия такого поведения чаще всего оказываются малоприятными".

По Лукашину истина - дочь времени, а не авторитета. Его суждения разделяют и другие, но предпочитают помалкивать: последствия вольнодумства у них перед глазами. Почему же сам Лукашин пренебрегает инстинктом самосохранения?

Аналгезия власти

- Как раз инстинкт мною и движет, - возражает Герман Мефодьевич, - но он особого свойства. Да еще аллергия на ложь. Самое лучшее определение лжи, по моему мнению, принадлежит специалистам британской разведки: "Ложь - это сообщение заведомо недостоверных сведений или сокрытие реального положения дел от тех, кто имеет право его знать". Я беспокоюсь не только за себя и свою семью, что естественно, но и за всех людей, составляющих как минимум половину населения планеты. Недоброжелатели пытаются выставить меня противником атомной энергии. Это не так. Я как раз за ядерную энергетику. Без нее невозможно выживание человечества при истощающихся углеводородных ресурсах. Другое дело, что она должна быть безопасной. А безопасность зависит от профессионалов, работающих в отрасли. Я же вижу другую очень опасную тенденцию. Так называемую аналгезию - невосприимчивость человека к болевым ощущениям. Его обжигает огонь, а он не чувствует. Для индивидуума возможен летальный исход. В государственном масштабе эта невосприимчивость к конструктивной критике и иному мнению может обернуться катастрофой.

Три месяца назад свое последнее, десятое по счету особое мнение по ядерной безопасности Лукашин отправил Президенту России. Ответа пока нет. Зато последовала реакция. На днях Герману Мефодьевичу передали прозвучавшую во властных коридорах кем-то брошенную фразу: "Один умер, когда же второй сдохнет?" Речь шла о скончавшемся недавно друге и соратнике Лукашина в борьбе за здравый смысл Айрате Гилязове. Кого чиновник высокого ранга имел в виду вторым, можно догадаться.

И в завершение

А с той зеленой "десяткой" мы повстречались. В третий раз. Когда отъезжали от Снежинска. Она пронеслась мимо нас на высокой скорости в сторону Каслинского КПП другого закрытого города - Озерска.